Неточные совпадения
Вся жизнь ее, все желания,
надежды были сосредоточены на одном этом непонятном еще для нее человеке, с которым связывало ее какое-то еще более непонятное, чем сам человек, то сближающее, то отталкивающее чувство, а вместе с тем она продолжала
жить в условиях прежней жизни.
Лонгрен поехал
в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова
жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы,
надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.
От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все
жили в мире и радости и не смели
жить иначе, что самый легкий диссонанс
в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не
в исступление, и она
в один миг, после самых ярких
надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Она, например, даже не жаловалась на то, что от него нет писем, тогда как прежде,
живя в своем городке, только и
жила одною
надеждой и одним ожиданием получить поскорее письмо от возлюбленного Роди.
Там нет глубоких целей, нет прочных конечных намерений и
надежд. Бурная жизнь не манит к тихому порту. У жрицы этого культа, у «матери наслаждений» — нет
в виду, как и у истинного игрока по страсти, выиграть фортуну и кончить, оставить все, успокоиться и
жить другой жизнью.
— Чем и как
живет эта женщина! Если не гложет ее мука, если не волнуют
надежды, не терзают заботы, — если она
в самом деле «выше мира и страстей», отчего она не скучает, не томится жизнью… как скучаю и томлюсь я? Любопытно узнать!
— Нынче безлесят Россию, истощают
в ней почву, обращают
в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с
надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?» С другой стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все
живут только бы с них достало…
Некоторые постоянно
живут в Индии и приезжают видеться с родными
в Лондон, как у нас из Тамбова
в Москву. Следует ли от этого упрекать наших женщин, что они не бывают
в Китае, на мысе Доброй
Надежды,
в Австралии, или англичанок за то, что они не бывают на Камчатке, на Кавказе,
в глубине азиатских степей?
Мы везде, где нам предложат капусты, моркови, молока, все берем с величайшим удовольствием и щедро платим за все, лишь бы поддерживалась охота
в переселенцах
жить в этих новых местах, лишь бы не оставляла их
надежда на сбыт своих произведений.
Он из немцев, по имени Вейнерт,
жил долго
в Москве
в качестве учителя музыки или что-то
в этом роде, получил за службу пенсион и удалился, по болезни, сначала куда-то
в Германию, потом на мыс Доброй
Надежды, ради климата.
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же, не забыла старухи… Как тогда услыхала о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них
в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как
живешь, да я ничего не сказала: сама не знаю.
—
Надежда Васильевна
живет теперь
в Узле, уж вторая неделя пошла. Да.
На мельнице Василий Назарыч
прожил целых три дня. Он подробно рассказывал
Надежде Васильевне о своих приисках и новых разведках: дела находились
в самом блестящем положении и
в будущем обещали миллионные барыши.
В свою очередь,
Надежда Васильевна рассказывала подробности своей жизни, где счет шел на гроши и копейки. Отец и дочь не могли наговориться: полоса времени
в три года, которая разделяла их, послужила еще к большему сближению.
— Как я рада видеть вас… — торопливо говорила
Надежда Васильевна, пока Привалов раздевался
в передней. — Максим уж несколько раз спрашивал о вас… Мы пока остановились у доктора. Думали
прожить несколько дней, а теперь уж идет вторая неделя. Вот сюда, Сергей Александрыч.
Надежда Васильевна долго не соглашалась взять на себя такую обузу, но когда Нагибин стал ее просить со слезами на глазах, она согласилась. Чтобы не скучно было
жить одной
в Гарчиках,
Надежда Васильевна написала письмо старушке Колпаковой, приглашая ее к себе хотя на время.
Надежда Васильевна провела отца
в заднюю половину флигелька, где она занимала две крошечных комнатки;
в одной
жила сама с Маней, а
в другой Павла Ивановна. Старушка узнала по голосу Василия Назарыча и другим ходом вышла
в сени, чтобы не помешать первым минутам этого свидания.
Мало-помалу Привалов вошел
в тот мир,
в каком
жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…»
Надежда Васильевна редко показывалась
в последнее время, и если выходила, то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров не поднималось, и Привалов уносил с собой из бахаревского дома тяжелое, неприятное раздумье.
От Нагибина Василий Назарыч узнал, что новых причин никаких не имеется, а
Надежда Васильевна
живет в Гарчиках «монашкой»: учит ребят, с деревенскими бабами возится, да еще по мельнице орудует вместе с ним, как наказывал Сергей Александрыч.
Таким образом получилась
в результате прескверная история: семья росла и увеличивалась, а одними
надеждами Ивана Яковлича и французским языком Агриппины Филипьевны не
проживешь.
Для Привалова не оставалось никакого сомнения, что
Надежда Васильевна
живет в отцовском доме только внешним образом, а ее душа принадлежит другому миру и другим людям.
— Матушка ты наша,
Надежда Васильевна, — говорила одна сгорбленная старушка, — ты
поживи с нами подоле, так ее своими глазыньками увидишь. Мужику какое житье: знает он свою пашню да лошадь, а баба весь дом везет,
в поле колотится
в страду, как каторжная, да с ребятишками смертыньку постоянную принимает.
Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно
в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь
прожили, а себя
в себе не нашли.
Эта Катя — cette charmante personne, [эта очаровательная особа (фр.).] она разбила все мои
надежды: теперь она пойдет за одним вашим братом
в Сибирь, а другой ваш брат поедет за ней и будет
жить в соседнем городе, и все будут мучить друг друга.
Я полагал было пойти
в фанзы к удэгейцам, но Дерсу советовал остаться на берегу моря. Во-первых, потому, что здесь легче было найти пропитание, а во-вторых, он не терял
надежды на возвращение Хей-ба-тоу. Если последний
жив, он непременно возвратится назад, будет искать нас на берегу моря, и если не найдет, то может пройти мимо. Тогда мы опять останемся ни с чем. С его доводами нельзя было не согласиться.
Итак, скажи — с некоторого времени я решительно так полон, можно сказать, задавлен ощущениями и мыслями, что мне, кажется, мало того, кажется, — мне врезалась мысль, что мое призвание — быть поэтом, стихотворцем или музыкантом, alles eins, [все одно (нем.).] но я чувствую необходимость
жить в этой мысли, ибо имею какое-то самоощущение, что я поэт; положим, я еще пишу дрянно, но этот огонь
в душе, эта полнота чувств дает мне
надежду, что я буду, и порядочно (извини за такое пошлое выражение), писать.
— Я, — сказал он, — пришел поговорить с вами перед окончанием ваших показаний. Давнишняя связь моего покойного отца с вашим заставляет меня принимать
в вас особенное участие. Вы молоды и можете еще сделать карьеру; для этого вам надобно выпутаться из дела… а это зависит, по счастию, от вас. Ваш отец очень принял к сердцу ваш арест и
живет теперь
надеждой, что вас выпустят; мы с князем Сергием Михайловичем сейчас говорили об этом и искренно готовы многое сделать; дайте нам средства помочь.
Матушка при этом предсказании бледнела. Она и сама только наружно тешила себя
надеждой, а внутренне была убеждена, что останется ни при чем и все дедушкино имение перейдет брату Григорью, так как его руку держит и Настька-краля, и Клюквин, и даже генерал Любягин. Да и сам Гришка постоянно
живет в Москве, готовый, как ястреб, во всякое время налететь на стариково сокровище.
Спасающейся личности предназначено
жить в божественном космосе,
в преображенном мире, и
надежда на спасение есть
надежда на всеобщее воскресение, воскресение мировой плоти.
Он боялся и прежде, но прежде
в его душе
жили еще признаки
надежды.
Долгими вечерами Петр рассказывал о своих странствиях, и
в сумерки фортепиано звучало новыми мелодиями, каких никто не слышал у него раньше… Поездка
в Киев была отложена на год, вся семья
жила надеждами и планами Петра…
Поджидал весточки от вас, но, видно, надобно первому начать с вами беседу,
в надежде что вы [не] откажете уделить мне минутку вашего досуга, Вы должны быть уверены, что мне всегда будет приятно хоть изредка получить от вас словечко: оно напомнит мне живо то время,
в котором до сих пор еще
живу; часто встречаю вас
в дорогих для всех нас воспоминаниях.
Верная моя Annette строит
надежды на свадьбу наследника, [Семьи декабристов надеялись, что
в связи со свадьбами своей дочери Марии (1839) и сына Александра (1841) Николай I облегчит участь сосланных; их
надежды были обмануты.] писала ко мне об этом с Гаюсом, моим родственником, который проехал
в Омск по особым поручениям к Горчакову; сутки
прожил у меня.
«Одна моя
надежда, — говорила мать, — Чичаговы; по счастью, они переезжают тоже
в деревню и станут
жить в тридцати верстах от нас.
Хотя это известие очень меня занимало и радовало, но грустно мне было лишиться
надежды прожить лето
в Сергеевке.
Это было странное, лихорадочное время, хаос какой-то,
в котором самые противоположные чувства, мысли, подозренья,
надежды, радости и страданья кружились вихрем; я страшился заглянуть
в себя, если только шестнадцатилетний мальчик может
в себя заглянуть, страшился отдать себе отчет
в чем бы то ни было; я просто спешил
прожить день до вечера; зато ночью я спал… детское легкомыслие мне помогало.
— Прошлялся я по фабрикам пять лет, отвык от деревни, вот! Пришел туда, поглядел, вижу — не могу я так
жить! Понимаешь? Не могу! Вы тут
живете — вы обид таких не видите. А там — голод за человеком тенью ползет и нет
надежды на хлеб, нету! Голод души сожрал, лики человеческие стер, не
живут люди, гниют
в неизбывной нужде… И кругом, как воронье, начальство сторожит — нет ли лишнего куска у тебя? Увидит, вырвет,
в харю тебе даст…
Но все-таки это безумие сладко мне, и… к черту спасительная бережливость и вместе с ней к черту дурацкая
надежда прожить до ста десяти лет и попасть
в газетную смесь, как редкий пример долговечия…
Что нужды, что подготовительные работы к ним смочены слезами и кровавым потом; что нужды, что не одно, быть может, проклятие сорвалось с уст труженика, что горьки были его искания, горьки нужды, горьки обманутые
надежды: он
жил в это время, он ощущал себя человеком, хотя и страдал…
Русский крестьянин, который так терпеливо вынес на своих плечах иго крепостного права, мечтал, что с наступлением момента освобождения он
поживет в мире и тишине и во всяком благом поспешении; но он ошибся
в своих скромных
надеждах: кабала словно приросла к нему.
Словом сказать, Ольга поняла, что
в России благие начинания, во-первых,
живут под страхом и, во-вторых, еле дышат, благодаря благонамеренному вымогательству, без которого никто бы и не подумал явиться
в качестве жертвователя. Сама
Надежда Федоровна откровенно созналась
в этом.
Видимо, что это был для моего героя один из тех жизненных щелчков, которые сразу рушат и ломают у молодости дорогие
надежды, отнимают силу воли, силу к деятельности, веру
в самого себя и делают потом человека тряпкою, дрянью, который видит впереди только необходимость
жить, а зачем и для чего, сам того не знает.
«Любить — значит не принадлежать себе, перестать
жить для себя, перейти
в существование другого, сосредоточить на одном предмете все человеческие чувства —
надежду, страх, горесть, наслаждение; любить — значит
жить в бесконечном…»
— Да, дядюшка, что ни говорите, а счастье соткано из иллюзий,
надежд, доверчивости к людям, уверенности
в самом себе, потом из любви, дружбы… А вы твердили мне, что любовь — вздор, пустое чувство, что легко, и даже лучше,
прожить без него, что любить страстно — не великое достоинство, что этим не перещеголяешь животное…
Вглядываясь
в жизнь, вопрошая сердце, голову, он с ужасом видел, что ни там, ни сям не осталось ни одной мечты, ни одной розовой
надежды: все уже было назади; туман рассеялся; перед ним разостлалась, как степь, голая действительность. Боже! какое необозримое пространство! какой скучный, безотрадный вид! Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а
живи!
— Вот мы и
живем таким родом. Прежде хоть
в надежде были, а нынче и совсем без
надежды остаемся. Иногда служить не на чем: ни просфор, ни красного вина. А об себе уж и не говорим.
Все эти бегуны, если не найдут себе
в продолжение лета какого-нибудь случайного, необыкновенного места, где бы перезимовать, — если, например, не наткнутся на какого-нибудь укрывателя беглых, которому
в этом выгода; если, наконец, не добудут себе, иногда через убийство, какого-нибудь паспорта, с которым можно везде
прожить, — все они к осени, если их не изловят предварительно, большею частию сами являются густыми толпами
в города и
в остроги,
в качестве бродяг, и садятся
в тюрьмы зимовать, конечно не без
надежды бежать опять летом.
Сошедший с ума, зачитавшийся Библии арестант, о котором я уже упоминал и который бросился с кирпичом на майора, вероятно тоже был из отчаявшихся, из тех, кого покинула последняя
надежда; а так как совершенно без
надежды жить невозможно, то он и выдумал себе исход
в добровольном, почти искусственном мученичестве.
Он явился
в госпиталь избитый до полусмерти; я еще никогда не видал таких язв; но он пришел с радостью
в сердце, с
надеждой, что останется
жив, что слухи были ложные, что его вот выпустили же теперь из-под палок, так что теперь, после долгого содержания под судом, ему уже начинали мечтаться дорога, побег, свобода, поля и леса…
Он совершенно был уверен, что по окончании определенного срока
в каторге его воротят домой на Кавказ, и
жил только этой
надеждой.
Рядом же,
в небольшой приспешной,
жила у него отставная старая горничная помещичьего дома,
Надежда Степановна, называемая Эсперансою.